top of page

КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ?

Моя сестра…

Безусловно – старшая, даже если бы года разницы не было вовсе. Сестре – 9, мне – 8, брату Илье –  4. Мы с братом играем в войну с пластмассовыми кеглями вместо гранат. На животе переползаю большую комнату, чтоб подкараулить врага у двери. В середине пути поднимаю голову к дивану. Сестра смотрит телевизор. Не сказку или мультик, а «Ошибку резидента». «Эльза, пойдем играть», – ною я с пола. Она, не отрывая глаз от экрана, отрицательно мотает головой. Зеленый линолеум снова скользит под коленкой. От двери швыряю гранату. В коридоре орет подбитый брат. Отползая от гостиной, слышу, как за мной закрывается дверь. А чего я ждала?

Моя сестра училась в математической школе, играла на фортепьяно, ходила в турпоходы. Она была, да и осталась похожа на нашу бабушку из рода польских шляхтичей. Анна Леонидовна Эльзу и вырастила. Мы с сестрой были разные, но я всю жизнь восхищалась ею. И теперь, просматривая ее профессиональную страничку в сети http://nsportal.ru/antropova-elza-valerevna, я поняла, что не зря.

«Призвание учителя состоит в том, чтобы заинтересовать ребят своим предметом, дать толчок к развитию творческих способностей школьников, создать условия для их личностного развития, нравственного взросления. Значит, я должна воспитать человека средствами своего предмета – Её Величества Математики!» – пишет учитель высшей категории Эльза Валерьевна Антропова.

И вот мы встретились после уроков в ее кабинете, чтобы поговорить о самом непостижимом для меня школьном предмете и, возможно, о самом сложном деле, которым я недолго занималась в жизни – преподавании.

 

КООЗАРП

– Математика – начинаю я, – это не то, что можно рассказать, как сказку. Многое нужно учить, что-то не дается без логики, а в планиметрии, например, необходимо пространственное мышление. Как пробудить и удержать интерес к предмету?

– Через творчество, – улыбается сестра. Когда я даю творческое задание, то вижу интерес детей и получаю радость от того, что делаю. И это, в свою очередь, дает им поддержку и формирует желание делать что-то еще.

Например, в 6 классе есть урок «сложение и вычитание десятичных дробей» –  45 минут надо решать примеры. Я первая умру! Мы начинаем с того, что дети отгадывают тему урока. А тема называется КООЗАРП (анаграмма слова «ЗООПАРК»). Отгадали и пошли в наш Ленинградский зоопарк с картинками зверюшек, с разговором о том, какие зверюшки есть у ребят дома. И вообще, как они считают: зоопарки это «детки в клетке» или сохранение диких животных?

– И где тут математика?

– А математика по ходу дела. Я, правда, потратила много времени, но собрала про наш зоопарк довольно много примеров: «В зоопарке не было зебры, и нашлись меценаты, которые эту зебру купили. А сколько бы они потратили, если бы они купили двух?  Самсон Георгиевич Ленинградов – кто это?» Дети отвечают: «Директор зоопарка». – «Э, нет, жираф! Он съедает по столько-то сена, соломы, и мы можем все сосчитать, создать огромный столбик. А почему у вас другой ответ? У меня – такой. А, так вы ж забыли добавить еще овес по 3,03…» Или показываю белого медведя и говорю: «Мишки живут 27 лет. А много это для медведя или мало?» Начинаем рассуждать, подсчитывать… И вот это – урок математики. Конечно, не каждый урок такой, но если что-то не преподнести дополнительно, то я сама не смогу долго работать.

– Но если мне просто не нравится математика, могу я без нее обойтись?

– Математика – это слишком важный предмет, – убеждает Эльза. – Без экзамена по математике никуда не возьмут, это значит – уйти из школы со справкой и все. Поэтому все понимают, что все-таки учиться надо. Но с другой стороны через месяц работы с детьми, я вижу, что все худо-бедно, но хотят и могут заниматься. У меня лекарство только одно – мое обаяние. Мне не интересно орать или дрессировать; не помню, когда я последний раз повышала голос. Мне интересно, когда улыбаются в ответ. Мне кажется, что пробудить интерес можно, если показать, что ты сам заинтересован. «Ты не хочешь заниматься математикой? В чем причина?» – «Я не люблю математику». – «Что ты не любишь? Прекрасная наука. И довольно простая. Или ты давно не знаешь по ней ничего? Так приходи ко мне на дополнительные занятия. Основы мы с тобой подготовим. Ты что-то не выучил и у тебя десять двоек подряд? Сколько времени тебе надо, чтоб выучить? Либо это клиника и ты определение не можешь выучить за полчаса, либо что?»

 

Я понимаю, что Эльза распутывает клубок проблем. Тот, что человек в отчаянии рубит, заставляя страдать себя и близких. А у детей это доходит до настоящих трагедий с ложью, депрессией и уходом из дома. Попавшему в беду много не нужно. Внимание, доброжелательность и готовность быть рядом. Эльза помогает возвратиться в безопасное место. Она не только учитель, она – старший товарищ. И она – не родитель, который часто реагирует слишком эмоционально, так что у ребенка есть еще и страх огорчить того, кто душевно близок или от кого ребенок зависит…

– Смотри, сейчас голые стенды, потому что каникулы, но в другое время здесь всегда выставки, – выводит меня из задумчивости сестра. – Мы обязательно делаем творческие задания раз в месяц. И ко всем праздникам тоже. Иногда это кроссворды, для 5-6 класса – сказки, для старших – эссе. Например: составь кроссворд из шести слов и осенними листьями его укрась. Вот тебе пятерка в журнал.

– Так просто?

– А почему должно быть сложно? Слово «биссектриса» и «параллельность» напиши правильно. Двойку за контрольную я всегда успею поставить. Ну, а если ты раз в месяц пятерку получишь – не обрадуешься?

Одно из творческих заданий, которое дети делали, называлось «Осенние параллели». Параллельность проходят и 7-е и 10-е классы. Задание такое: взяли с собой телефон или фотоаппарат, на улице сфотографировали параллельные прямые или плоскости,  потом сочинили стихотворение – синквейн – 5 строчек с определенным порядком слов. И разместили это на электронной доске. У меня на сайте есть просто шедевры! За творческое задание  я ставлю либо 2 либо 5. И совершенно не приветствуется плагиат. Я сразу вижу, если фото скачано из интернета. Двойку получают те, кто ничего не сделал. Если ребенок по какой-то причине не может работать в сети, то родители пишут записку. Тогда он приносит рисунок, и мы его крепим на доску в классе. Может через такие задания и меняется отношение к предмету.

 

ЕГЭ

– То есть, – подытоживаю я, – до 8 класса обычный ребенок может спокойно учиться математике?

– В 10-11 классе есть сложные вещи, которые требуют понимания и включения логики. А мы говорим про детей, которые сдают экзамен в 9 классе. Если логика нарушена и учиться никак не получается, то есть предложение спокойно уйти. Сейчас образование позволяет сделать такой шаг, есть суворовские, реставрационные училища.  

– Если все так непросто, то может, стоило бы вернуть прежний формат обучения и экзаменов?

– Об этом очень много в свое время говорили… Раньше нагрузка была серьезнее. Сдай все экзамены в школе, а потом пойди и сдай еще раз в чужом месте. Но ведь и сейчас мы идем к тому же. Расширяется список обязательных предметов. Трансформируются сами экзамены. Металлоискателем выпускников обводят, камера слежения поставлена – разве это не стресс?

– Я не уверена, что два экзамена это плохо, – возражаю. – На первом можно срезаться просто потому, что не удалось победить страх. К экзамену в вуз уже есть опыт, и если поступить действительно надо, то можно его учесть и собраться. С введением ЕГЭ, ко всему прочему у молодого человека отнят второй шанс.

– Сейчас, насколько я знаю, вузы отстояли право проводить собеседование, которое тоже дает определенные баллы при поступлении. А если говорить про сам формат ЕГЭ, то мне не нравятся задания, которые предлагаются по математике. Но с другой стороны у меня нет такого уровня математической подготовки, чтоб я могла определить, насколько корректно сформулированы задания ЕГЭ.

– А чем тебе не нравятся?

– Эти задания не являются показательными: не оценивают уровень знаний, не выявляют логику. Только проверяют приемы решения. Мы на ЕГЭ все равно натаскиваем. Те варианты экзаменационные, которые были раньше, были мне понятнее. И то, что дети сдавали экзамен в своей школе, было огромным плюсом. Как известно – в родном доме и стены помогают. Считается, что теперь мы ушли от какой-то коррупционной составляющей. Да, наверно, хорошо, что дети с периферии могут поступить в столичные вузы, но очень плохо, если наши дети не могут поступить. И будем честны: 100-бальников по математике в Питере мало, но что-то их уж больно много в Ингушетии и в Чечне.

 

НЕ ТРОГАЙ МОЙ КИРПИЧ

– Ты умела учить? Или по какой-то причине решила учиться преподаванию?

– Мне еще в школе сказали: «Из тебя получится хороший учитель». Я ответила: «Никогда не буду учителем!» Но знала, что мне это легко дается. Я же была секретарем комитета комсомола школы. А это – коммуникативные навыки и умения. Я считала непрестижной профессию учителя, думала, что я себя в ней не реализую. И потом, глядя на учителей, мне казалось, что я не такая.

 Мы смеемся, и я подтверждаю: «Конечно не такая!»

Я, оканчивая математическую школу, хотела поступать в ЛИАП*, но развернулась на пороге. Подумала вдруг: «Вот так всю жизнь  с железками?» И тут же пошла в Герцена**. Оказалось, что это мое. В институте нас учили, как строить работу с детьми, основываясь на их психофизических особенностях: когда зарядку сделать, когда дать самостоятельную работу, когда поработать в парах.

– Эти методики работают в современной школе?

– И да, и нет. Я до сих пор хожу на курсы, нахожу какие-то технологии, приемы работы с детьми, для того чтобы преподать математику. Сейчас поменялся окружающий мир, поменялись дети. В 1992 году, когда я вышла на работу, они были совсем другие. Сейчас ученики более свободны, процветает клиповое мышление, поменялись убеждения. Помнишь, как было у нас? Мы приходили строем, складывали  руки на парте и смотрели учителю в рот. Дома родители говорили: «Какая бы ни была Марья Ивановна, но если она ставит двойку, значит, права», – а потом садились и учили с ребенком то, что ей надо. Теперь пионерские организации отменили, и строем к тебе никто не придет. С каждой маленькой личностью надо считаться, за каждой стоит родитель, который тоже строем никуда не ходил. И наплевать им по большому счету на все авторитеты: «Почему моему ребенку поставили два? Не пойду я к директору, а напишу сразу в РОНО. Что бы мне такое написать? Вот эта Марья Ивановна не сумела организовать, не хочет прислушиваться, не понимает, а еще и собрала по 30 рублей на экскурсию в Русский музей. А не посадить ли ее за это…»

– Значит слово «специалист» в школе уже ничего не значит?

– Учитель абсолютно не защищен. Сейчас фактически нет учителя, на которого бы не было ни одного доноса. И если пишут в прокуратуру, они обязаны отреагировать. А проверка – это нервотрепка для всей школы.

Сейчас школа идет к открытости и прозрачности. Есть сайты школьные, где размещены программа развития школы и обязательный ежегодный отчет. Пытливый родитель может узнать сколько у ребенка двоек, что проходят на уроках. Есть дни открытых дверей: приходите, родители, смотрите, как мы работаем. Вы увидите и отношение, и качество занятий. Но с другой стороны – теперь уже на урок к себе пускать не хочется.

– А имеешь право не пускать?

– Конечно. Я не хожу к строителю, не говорю ему: «Ты этот кирпич кладешь не туда». А почему он может прийти и сказать мне, что я свой кирпич не туда кладу?

– Сейчас это происходит из-за недоверия друг другу, – замечаю я.

– Ты права. Есть тенденция в обществе: если не проконтролируешь, значит, будет сделано плохо.

– Но ведь твои прежние ученики – это нынешние родители. И если школа 90-2000-х не могла привить уважения к труду учителя, то бывший ученик теперь, будучи родителем, отыгрывается на школе. То есть, что мы посеяли, то и пожинаем. Выходит, школа времен перестройки, и распада Советского союза потеряла способность формировать душу и мировоззрение ребенка. Это вместо нее сделали другие.

– Может быть. Но я всегда была ориентирована на личность ребенка, что в 90-х годах, что сейчас. Входя в класс, я вижу каждого, понимаю, кто сегодня не готов, а кто под партой собирается списать. Дети меняются, но мне все равно с каждым интересно поговорить и получить от них обратную связь. Я не слышала плохих отзывов от тех детей, которых я учила. Встречаю своих взрослых учеников, и они говорят: если бы все такие, как вы были…

Есть у меня подружка, как раз моя бывшая выпускница. У нее ребенок недавно пошел в школу, и теперь мы с ней бесконечно обсуждаем, как учились тогда, и как теперь. Я была крайне удивлена, когда она сказала, что ненавидела школу, в которой я работала. Здесь, Ленка, вот ещё что важно! Ты знаешь, что основные воспоминания человека – это воспоминания подросткового возраста. В это время происходит психофизическая перестройка организма. Именно в это время хочется ругаться матом, первый раз напиться, подраться. И многие жизненные события могут оставить раны. От начальной школы в памяти остаются какие-то милые шарики-фонарики: выступали, пели, танцевали, а потом что – школа испортилась?! Нет. Тогда просто в душе что-то трансформировалось и потому возникло такое негативное отношение.

– Нынешние дети мало читают, гуляют, они расслаблены гаджетами, телевизорами. Из-за рассеянного внимания дети плохо усваивают и школьную информацию. К тому же идет смещение акцента в семьях на младшего члена – ребенка. Как можно чему-то научить, если под этот «центр вселенной» заточен и учитель и родитель?

– Базовые ценности все равно остались те же самые. И учить нужно, основываясь на них.

– Какие ценности ты имеешь в виду?

– Возможность и желание любить. Внутреннюю свободу. Вот через такие ценности дать урок интересно. Зацепить личностные ориентиры, желание учиться и оттуда попробовать. Показать гармонию мира через математику. Мы же знаем, что она возникла, как объяснение мироустройства. Насколько эта теория соответствует построению огромного непознанного мира – это другое дело. Но моя задача показать, что есть законы гармонии, которые могут быть описаны математически.

– Ты говоришь о сложных вещах. Разве четвероклассники могут это понять?

– Я думаю, скорее они, чем выпускники.

– Как ты считаешь, что интереснее математика или педагогика? – спрашиваю я, подводя итог.

– Математика, однозначно. Я, пройдя достаточно трудный путь в подростковом возрасте, знаю, как не надо воспитывать. Поэтому те, кто захочет, просто будут повторять за мной. А все что я могу – это научить математике. Я даже позволяла себе сказать когда-то, что я плохой классный руководитель…

– Это прошло?

– Нет, это осталось (мы снова хихикаем). Ну, и осталось также «делайте как я».

 

ВЫГОРАНИЕ И ГОРЕНИЕ

– Каков средний возраст учителя в городе? 

–  В Санкт-Петербурге – за сорок, а в Ленобласти – за пятьдесят. Сейчас, правда, в нашей школе работают трое молодых физкультурников. И молоденькая учительница физики пришла. Сколько она продержится  – не знаю…

–Много учителей на твоей памяти ушло из школы?

–  Когда ЕГЭ вводили, были люди, которые принципиально ушли, не согласившись с новым форматом. Моя дочь выпустила класс и тоже ушла… Ее ровесница  преподавала испанский в той школе, где я раньше работала. Она подвела итог – 5 лет, и все, я больше не могу! Кого-то не устраивает аттестация. Дело в том, что периодически ты обязан собрать все свои регалии, чтоб тебя аттестовали на категорию. А еще попробуй – набери!

– Расскажи о педагогическом профвыгорании, как одной из причин ухода из школы.

– Профвыгорание – это довольно серьезное заболевание. Из общих симптомов можно назвать снижение эмоционального уровня, угнетение психики, состояние стресса. К профессиональным симптомам относят: негативные эмоции по поводу работы, нежелание пробовать что-то новое. Учитель перестает видеть себя в профессии, не реагирует на внешние раздражители, будь то хорошие или плохие. Это может привести к полному замыканию.  Вплоть до психических или физических заболеваний.

– Отчего это происходит?

– В школе очень большая нагрузка. Чтобы иметь нормальную зарплату надо брать две ставки. Ставка 18 часов, а у меня – 28 часов нагрузки. 2 выходных на неделе, и каждый день минимум по 6 уроков. Математики все загибаются на работе. Русский и литература – я вообще не знаю, как они живут со своими сочинениями?! Те, кто не знакомы с работой учителя, частенько говорят, что мы неплохо живем – с 9 утра до 3 часов дня отработал и ушел. Но в реальности это значит, что я с 8.30 до 15.15 нахожусь в состоянии общей боевой готовности. Я готова к тому, что у меня в любой момент кто-то зарыдает, разобьёт себе нос, уронит компьютер. Я не могу себе позволить расслабиться ни на уроке, ни на перемене. И это напряжение нервной системы длится больше 6-ти часов. А потом надо бы провести кружок для одаренных детей или классный час. Потом ты приходишь домой, но тебе 2,5 часа надо проверять тетради. А еще, чтоб урок был интересный, неплохо бы поискать дополнительную информацию. Получается, что засыпаю я, прокручивая в голове варианты, как лучше для показа презентации поставить парты.

И если с этой стороны смотреть… ну, когда можно свихнуться после этого?

– В любой момент, по-моему.

Теперь мы хохочем в голос. Я не могу представить, как сестра больше 20 лет выдерживает все это. А она смеется над моим прозрением, осознанием очевидных для нее вещей.

– С другой стороны, – словно в утешение добавляет она, – учителя, несколько лет отработавшие в школе, без этого состояния общей боеготовности уже вообще не могут себе работу найти.

Вторая причина профвыгорания – это обилие отчетов. Нас просто ими задушили. В этом году у нас счастье: заполняем только электронный журнал.

– А как было?

– Ведешь обычный классный журнал и параллельно электронный заполняешь. А если список учеников на экране не помещается, и ты не глядя начинаешь выставлять оценки, то первые 4 фамилии, которых не видишь, сдвигаются. И естественно происходит сдвиг в обычном журнале. А исправлять нельзя! И с каким настроением ты идешь к завучу? Тебе подвластны сложнейшие вычисления, а здесь не справилась с простой задачей. Такие перепады очень влияют на психику.

Третья причина в том, что мы все время, так или иначе, не удовлетворены результатами. «Вроде хорошо все рассказала, 15 раз пояснила, даже посмотрела через плечо к отличнику – ну, он-то понял! Что ж у всех остальных двойки за контрольную работу?!» – этот внутренний диалог приводит к мысли, что ты зря занимаешь чужое место.

Ну, и конечно, имеет значение школьный коллектив, коллеги. Не у всех общение радостно складывается. Некоторые находят силы перейти в другую школу, а некоторые продолжают сидеть в своем кабинете. Поливают цветочки и замыкаются.

– Ты назвала несколько причин. А есть способы выйти из этого, чтоб не «разбиться о землю»?

– Безусловно. Ходить в театр, кино, музей. Обязательна физкультура. Я пытаюсь заниматься водным спортом, выезжаю с семьей на природу. Нужно просто переключаться, потому что невозможно жить одной школой. А когда мы собираемся с коллегами чаю попить, и каждый начинает рассказывать, что узнал, испек, купил, где побывал с семьей, я понимаю, что не все так безнадежно.

Недавно у нас была конференция посвященная профвыгоранию. Учителя пили чай и просто отвечали на вопросы. Сидя за столами, писали на скатертях – подводили итоги. А потом был вернисаж скатертей – получилось необычно и любопытно. Уходя, коллеги говорили друг другу: «Спасибо вам большое»…

– Скажи, кого бы ты могла назвать хорошим учителем?

– Есть много учителей, которые просто проводят свой урок и – до свидания. Но дать информацию, не значит донести ее до ребенка. Конечно, есть понятный критерий. Можно назвать преподавателем «с большой буквы» того, у кого ребенок в 11 классе имеет балл по экзамену выше городского. Но скажу тебе главное – у хорошего учителя глаза добрые, юные глаза. Такие бывают у детей в 12 лет. И это от возраста не зависит.

 

КОУЧ

– Я знаю, что ты какое-то время занималась коучингом. Это как-то связано со школой?

– Коучинг – это эффективный тренинг для достижения своих целей. Ты приходишь с неким запросом и с помощью открытых вопросов находишь оптимальное решение для себя. Тому, кто задает вопросы все равно, что ты ответишь, он не дает тебе никаких подсказок.

– А ты с каким запросом шла?

– Как отправить третьего ребенка в первый класс. Как организовать классное руководство в 10 классе?

– Что должно было случиться, чтоб человек, имеющий педагогический опыт счел его неподходящим?

– Открылись новые обстоятельства. Я абсолютно точно знала, что если я сяду и подумаю, то я все это сделаю. Но широкого видения не возникало. Еще я шла не только получить ответы, но и обучаться. Я теперь сама могу задавать такие вопросы. Мне интересно понять, как это применяется в школе. Например, у меня десятиклассники обязаны написать проект за год. По результатам защиты они переходят в 11 класс. Проект серьезный, научный. Для того чтоб ученик справился, мы и беседуем. Я спрашиваю: «Почему для тебя это важно? Что будет наилучшим результатом для тебя?»

Дети охотно идут на такой диалог, особенно те, кто раньше занимались с психологами. Один мальчик хотел на защите показать теорию вероятности на примете игры в покер. А я тут не вижу научности.  И, как математик, могу подсказать, что нужно взять, если тория вероятности интересует. Но мало ли, что знаю я. Важно вопросами помочь ему увидеть проект с максимально возможных сторон.

–Эта техника из арсенала психолога.

– Психологи потом дают рекомендации. Коуч советов не дает. Он официально не имеет права, у него нет специального образования. Мне понравилось, что навредить здесь просто невозможно. Коуч обязан, общаясь человеком, внимательно его слушать. Часто бывало так, человек после получасовой беседы восклицал: «Я же все это знал сам!» Но вопросы не должны загонять. Манипулирование и коуч-позиция несовместимы.

Очень много времени отводится на то, чтоб человек определил именно ту проблему, которую ему надо решить. «Я хочу много денег» – это не запрос. «Почему тебе это важно? А если они будут, то, что тогда? С помощью этих вопросов выясняется, что человеку не деньги нужны, а внимание, любовь, или отдых – возможность хоть когда-то оторваться от работы... Ну, тогда может и не надо столько горбатиться? Может любовь можно как-то по-другому получить?»

–Убери слово «коуч» и получатся нормальные человеческие отношения, основанные на любви и внимании; на помощи ребенку раскрыться,  на поддержке в общении с коллегами, на уважении в диалоге с родителями. Разве мы не делали этого раньше?

– Безусловно, я и в беседах с родителями, и на уроках с детьми задавала похожие  вопросы. Но такой стройной теории вопросов я знала раньше. Я видела опросники и социологические исследования, но не находила там четырех вопросов, которые раскрывали бы человека до самой глубины.

– А может, люди просто не привыкли говорить себе правду? Все это в более трудном формате предлагалось и дается Церковью.

– Да. Для меня это ложится в одно. Я от многих слышала, что лучшего психолога, чем батюшка нет. Хочешь получить ответ – иди в церковь. Но батюшка может дать и совет, а здесь, сколько бы ни спрашивали, ответа все равно не будет.

 

СЕМЬЯ И Я

– Думаю, твоя семья в какой-то мере страдает, оттого что ты столько времени и сил тратишь на работу, на учебу…

– У нас в России сапожник всегда без сапог. Часто думают, раз мама учительница, то ребенку двойку не поставят. Здорово, если бы так! Я же у дочери была на педсовете. А потом учительский коллектив бурно обсуждал, можно ли было вызвать маму-учительницу к ребенку, учащемуся в этой же школе. Одни говорили: «Что мы за педагоги, если уж в своей среде не можем разобраться?!» Другие возражали: «Так и надо, потому что нечего баловать». Переругались все. При этом у Саши была одна тройка в полугодии, остальные 4 и 5.

– Случай прецедентный. С одной стороны – прозрачность работы, с другой – какой же ты учитель, если сам  не можешь справиться с проблемой. Но это было с первым ребенком, а сейчас Миша заканчивает 8-й класс, а Дима - первый. Когда старшие выросли, уже легче совмещать работу с домом?

– Планирование стало более жесткое. Иначе не справиться.

– Давай немного пофантазируем, – предлагаю я, – представь, что ты перестала быть учителем…

–Трудно представить. Обида или усталость, наверно, могут помочь «перестать». На самом деле мне очень легко крылья подрезать...

– А ты мыслишь себя без школы?

– Ну, я часто себе представляю, как было бы хорошо редко ходить на работку куда-нибудь. Особенно после каникул эти мысли активны. Но мне мое дело нравится. На том уровне, который требует общеобразовательная школа, я умею хорошо учить детей.

– Представь, что проект « я – школьный учитель» закрыт.  Тебе поставили 5. Ты, Эльза Валерьевна, молодец, что хочешь делать дальше?

– В эту сторону я вообще никогда не думала… Я ведь останусь матерью, женой, любящей дочерью. Но если говорить о работе, то это может быть музейный проект, или я начала бы рисовать. Еще с удовольствием водила бы группы по горам. Это я тоже люблю и умею.

– А если вспомнить, что в детстве хотела, но не сложилось.

– Особо мечтать-то не приходилось. Летчиком была бы, наверно…

– В этом мы с тобой похожи. А я так и не стала капитаном, хотя наша огромная страна имеет выход к трем океанам. Можно уплаваться, но из конца в конец не перелететь без дозаправки. Скажи, а что для тебя Россия?

– Это моя семья и моя родина, которую все равно принимаешь, какая бы ни была. Романтическое представление начинается с васильков и ромашек на полях, но заканчивается не Русью-тройкой, а какой-то лошадью норовистой. И горечь есть в слове «Россия»; не хочется говорить о ней, как о государстве, вернее помнить о государственном аппарате... Хотя и цари наши, и правители – тоже ее часть.

 Сейчас многие люди не только крестятся, но и воцерковляются. Может, это даст что-то? У России есть некое «энергетическое поле»… Она, как бьющееся сердце, поддерживает весь мир-организм. И от этого на земле очень многое зависит. Не знаю, как еще описать, но я это чувствую.

 

*Ленинградский институт авиационного приборостроения (ЛИАП) ныне ГУАП

**Российский государственный педагогический университет имени А. И. Герцена

беседовала Елена Лукина

© diplodocus 2017

 

bottom of page