ПУТЬ В ЦЕРКОВЬ

 

Мы с матушкой пьем чай на кухне старой питерской квартиры, и я задаю ей первый вопрос - конечно о том, как они познакомились.

 

– Через моего брата, который пригласил Андрея в Москву, - отвечает матушка Мария. - Но никакого впечатления этот молодой человек тогда на меня не произвел. Спустя какое-то время от Андрея поступила просьба принять на пару дней его друзей – ленинградцев. Они все верующие, а я новоначальная, поэтому, мне интересно было с ними общаться. Мы ездили в Троице-Сергиеву Лавру. Помню перед ракой преп. Сергия кто-то из ребят сделал земной поклон. Для меня это было откровением, я призадумалась... После крещения Господь стал посылать людей, события, и все начало происходить очень быстро. Следующим был звонок от Андрея: теперь он меня приглашал в гости. Год мы общались...

​

– Переписывались?

​

– Не только. И встречались, а перед самым венчанием ездили с группой на Кавказ.

​

– Сколько ему лет тогда было?

​

– 25 лет. В 1983 году, за два года до нашей свадьбы, он окончил ЛГУ и пошел работать по распределению в лабораторию аэрометодов Академии наук СССР. Отработав 3 года, решил выйти из комсомола. Случился скандал ужасный! Его в райком вызывали, ну и из лаборатории уволили.

​

- Он принял такое решение, потому что был верующим человеком? – Уточняю я. - А как он в то время пришел к вере?

​

- Его бабушка привела к Богу. Общество вокруг было атеистическое, бабушка же была воспитана в старых традициях. А с христианством, как ни странно, его познакомил школьный учитель математики. Он водил ребят в Эрмитаж, показывал полотна с библейскими сюжетами, рассказывал о них… Потом в Эстонии Андрей познакомился со священником Василием Бориным. В Васкнарву съезжались молодые люди, искавшие духовного окормления. О. Василий всех принимал, отчитывал бесноватых – кого там только не было... А духовным отцом Андрея стал о. Василий Лесняк. Он нас и венчал в Спасо-Парголовской церкви. Торжественно, красиво, с хором. Много народу пришло. Это же редкое в те времена явление было – венчание.

Андрей пытался дважды поступить в семинарию, но неудачно. В те годы умные священники были не нужны. Устроился кочегаром на овощебазу. У нас начали рождаться дети. Тогда мы уже ходили в Чесменскую церковь. И на Благовещение в 1995 году настоятель Чесменской церкви отец Алексей Крылов (они учились с Андреем в одной школе) сказал: «Что ты ходишь, как чтец? Пора тебе уже рукополагаться». На летнего Николу Андрея рукоположили в диакона, а спустя полгода - во пресвитера. Позже отец Андрей окончил заочное отделение Санкт-Петербургской духовной академии.

​

– Выходит, отец Алексей помог отцу Андрею стать священником?

​

- Ну, как он мог не помочь своему другу и крестному отцу?!

​

- Еще и крестному!? Выходит, что на духовном уровне о. Андрей вел за собой о. Алексея, а на земле проекция выстроилась иначе, - подвожу я итог.

​

– Да, - подтверждает матушка Мария, - но симметрично.

 

ВМЕСТЕ С О. АЛЕКСЕЕМ

 

О такой интересной дружбе я не могла не поговорить с отцом настоятелем.

 

- Отец Алексей, вы с отцом Андреем были знакомы со школы. Помните вашего учителя математики?

​

- Хоть мы с Андреем и учились в одной школе, но практически не были знакомы. Я на два года старше, а для школьных лет это немало. Да, у нас был интересный математик: с некоторыми духовными устремлениями. И своему предмету он научил нас всерьез. Иногда он меня (я был тогда на втором курсе физфака) мог пригласить у школьников принять зачет. И я помню, что принимал зачет в классе у Козлова…

Потом мы с Андреем учились в Ленинградском государственном университете, он на математическом факультете, а я - на физическом. В конце 70-х - начале 80-х мы были такими живыми, искавшими духовной жизни ребятами. Но тогда советскому интеллигентному человеку было проще поверить в то, что йоги висят над землей, а в то, что Мария Египетская существовала - нет. Православие все-таки в советской среде воспринималось на кладбище. Это навязанный властью стереотип. В Ленинграде бабушки поддерживали храмы – святые люди, - а сколько было верующей институтской, университетской молодежи? Может, полсотни человек на весь пятимиллионный город. Узкий круг людей, которые друг друга знали в лицо.

​

- А о чем говорили?

​

- О христианстве. В этом кругу можно было книжечку достать: «Архипелаг Гулаг» или «1984» Оруэлла. А можно было прочесть книги издательства «Жизнь с Богом» или книги о. Александра Меня. Кто-то сам издавал христианскую литературу или был богословом немножко. В 70-е годы даже в лагерь можно было сесть за свою христианскую деятельность, в т.ч. и незаконные собрания по квартирам.

​

- Но одного чтения книг и бесед разве достаточно, чтоб родилось желание стать священником?

​

- Знаете, когда небо открывалось... Сейчас все доступно: всеобщий шум, многоголосье и про церковь, и про Евангелие. А тогда ведь ничего не было. И если ты мог что-то найти, то это был настоящий источник.

​

- Я знаю, что Андрей был вашим крестным...

​

 - Он крещен был с детства, а я нет. Когда я понял, что я православный и хочу покреститься, друзья стали спрашивать: «Зачем?», а Андрей Козлов сказал сразу: «Слушай, пойдем к о. Василию Лесняку». В Шувалово я и крестился. В принципе крестный – это восприемник от купели, его в этом смысле рядом не было, но с другой стороны мы были и остались очень близкими людьми.

Мы с ним практически в одно время решили прийти в церковь и искать рукоположения. Как я помню, в первый раз ему давал рекомендацию о. Василий. И при этом добавил: «Ну, ты с ней не поступишь. Если у нас люди, окончив матмех и выйдя из комсомола, будут в семинарию поступать, то скоро у нас здесь университет окажется весь!» Он и не поступил.

А я, понимая, что в семинарию поступить невозможно, решил уехать в Эстонию к отцу Василию Борину. Удивительный священник! Он в 70-80-е годы там восстанавливал разрушенный от артиллерийских ударов трехпрестольный Ильинский храм. Это была такая «точка», куда приезжали простые православные люди, а иногда питерская и московская интеллигенция.

Андрей пришел в Чесменский храм, когда я уже был настоятелем. В 1994 году началась свобода. Я дал ему рекомендацию, его и в семинарию взяли, и рукоположили сразу.

 

...Помню, как в июне 1996 года о. Андрей крестил мою дочь. В простом черно-белом свидетельстве с изображением Чесмы написано «таинство крещения совершил иерей Андрей Козлов». Тогда он не был в сане еще и года... Помню ли я его? Нет. Мы ничего не знали о Промысле Божьем тогда, как не ведаем и сейчас. Но давняя запись радует мое сердце: Господи, благодарю!

 

- Без сомнения, о. Андрей был прекрасный священник, - продолжает отец Алексей. - Он окормлял детский дом; там же служил в приписном храме Сергия и Германа Валаамских. Поскольку был человеком гуманитарного склада ума, любил выступать в просветительских передачах на радио, писал книгу о своем прадеде - известном архитекторе. Конечно, был немножко наследник своей аристократической родни... Может быть, он считал, что с чем-то не справлялся. Я имею в виду внутреннюю жизнь, потому что священство – это солнце с термоядерной реакцией. Это такой дар, который ты получаешь, и ты на него должен давать серьезный ответ.

Во времена учебы у нас был один знакомый геолог, человек тонкого духовного взгляда. Он нарисовал дружеский шарж: рядом с надгробием в такой немножко католической тоге, с ночным горшком в руках, изможденный, как Иероним Стридонский, стоит отец Андрей. И надпись «Андрей Козлов incarnatus misericordia». Воплощенное милосердие. Андрей несколько лет до того, как прийти в Чесму, ходил в больницу. Утки там выносил и прочее. Сначала в рамках какой-то программы, а потом самостоятельно.

 

СЕМЬЯ И ДОРОГИ

 

После рукоположения Андрей еще какое-то время работал программистом в НИИ мостов, а потом совсем ушел. Что было дальше? Чесменский храм и служение. Воспитание детей - старшей дочери Верочки, сыновей Коли и Андрюши. Летние поездки всей семьей на родину матушки Марии в Петушки.

 

- Последнюю дочь Любу мы крестили в 18 дней и в Петушки в колясочке повезли, - продолжает рассказ матушка. - Машины не было. В электричках ехали, не боялись ничего. Везде вшестером ездили.

​

– Отец Андрей любил путешествовать?

​

– Да, очень любил. Он заканчивал путешествие, и тут же начинал планировать следующее. Покупал путеводители, изучал подробно, как доехать, где поселиться. Ездили и с детьми-подростками. А потом уже летали и на месте брали машину в аренду.

И по Русскому Северу путешествовали. В Каргополь ездили, в Вологду, были в Кирилло-Белозерском и Ферапонтовом монастырях. В Кондопоге гостили у отца Льва Большакова... Потом, когда появилась возможность выехать за границу, то, конечно, корни потянули о. Андрея в Италию.

​

...О корнях семьи Козловых разговор у нас еще впереди. А сейчас я интересуюсь более близкой преемственностью:

- Из двух сыновей только старший Николай пошел по пути отца.

​

- Андрюша сейчас живет в Москве, работает над церковным проектом. Если будет Божья воля, продвинется и дальше. А Коля в 15-летнем возрасте почти год жил в монастыре под Псковом, и там монахи привили любовь к богослужению…

 

Старший сын протоиерея Андрея Козлова Николай имеет уже троих детей и служит диаконом в Чесменском храме. Он с семьей живет отдельно, поэтому удачей было застать его у матушки Марии. Мы расположились в кабинете о. Андрея. На мой взгляд, здесь почти ничего не изменилось…

 

–Ты вырос в семье священника, но не все мальчики идут по стопам отца...

​

– Мы постоянно ходили в храм, для нас это было скорее «обыденностью», а не каким-то прорывом духовным – вспоминает Николай.  - Поэтому естественно, когда наступил переходный возраст, я отошел от церкви. Школьные товарищи были нецерковные, во дворе собралась непростая компания… И родители, в конце концов, решили меня отвезти проветриться в монастырь.

​

– И ты согласился?

​

– Боялся. Думал, монастырь - это как тюрьма. А оказалось, что там очень душевные люди. В Иоанно-Богословском Савво-Крыпецком монастыре я прожил 9 месяцев. Его в 90-х годах возродил игумен Дамаскин - Царствие небесное, - уже почивший. Тогда там был один действующий храм, а в восстановлении другого я и принял участие. Мы плитку клали, потом работали в звоннице. Ездили на большом Урале в лес, пилили березу, раскалывали, укладывали. Поначалу я там тоже в храм не ходил. Наместник говорил: «Главное, работайте, а храм по желанию души». Но когда начался Великий пост, меня монахи стали приглашать на службы. И во мне проснулось, то, что было заложено в детстве. Я стал читать на службах, втянулся в пост и постепенно уже осознанно принял церковную жизнь. На самом деле я думал остаться в монастыре, но у меня начались проблемы со спиной. Папа меня привез домой, здесь лечились, и прошло.

​

– Мысли о монашестве пришли под воздействием монастыря?

​

– Конечно. И даже когда вернулся, об этом думал больше, чем о семейной жизни. Но решил доучиться. Окончив школу, я учился в РХГА, потом в семинарии заочно. Отец Алексей Крылов взял меня в алтарь псаломщиком, потом меня рукоположили во диаконы, и вот уже четвертый год я служу в Чесменском храме.

​

– А что папа говорил насчет твоих планов?

​

– Он не был против, но говорил, что, может, семейная жизнь более спасительна. Сейчас в монастырях легко в теплохладность скатиться. Проблема в том, что нет настоящего духовничества и, следовательно – правильного послушания. Вот этого папа опасался. Может где-то и есть скиты, старчество настоящее, где за тобой смотрят в духовном смысле…

​

– О. Андрея ты мог бы назвать своим духовным наставником?

​

– Пожалуй. Он никогда меня не поучал. И наоборот, когда я после монастыря зачитывался духовными книгами, он мне говорил: прекращай, в прелесть впадешь.

​

– А что он сам любил читать?

​

– Больше всего вот эту зеленую книгу в две с лишним тысячи тоненьких, почти папиросных страниц. – Николай указывает рукой на стол. - Библию Брюссельского издания. Он всегда с ней был. И к проповедям по ней готовился.

​

– Ты с ним служил вместе?

​

– Не успел. Пару раз в соборной службе.

​

– У меня во время нашего общения возникло впечатление, что он только служил, а в приходской жизни почти не принимал участия.

​

– В противовес о. Алексею, который всю жизнь отдает приходу, папа был человек больше семейный, больше любил находиться дома. Очень любил детей. Умел находить с людьми личный контакт, и моя жена, когда еще невестой была, помню, сказала: «Какой необычный добрый взгляд!» Все мои друзья, отмечали его внимание к людям, выдержанность, интеллигентность...  

 

Кто-то скажет – кровь, кто-то называет «породой» этот набор характерных черт, которые шлифуют и берегут из поколения в поколение. А я бы назвала это общим усилием рода по сохранению образа Божия в человеке. Это стремление может не осмысливаться, но должно быть заметно и почитаемо в семье.

 

ДАНИНИ

 

Предки Козловых жили как в Петербурге, так и в Москве. В Куликовском сражении участвовал боярин Родион Квашня, который был начальником Костромского ополчения. На реке Сходне были его земли, а потом он переселился поближе к Москве. Известно о двух ветвях рода Квашниных-Самариных - Тверской и Псковской.

Накануне революции 1917 года прадедушка о. Андрея генерал Николай Петрович Квашнин-Самарин жил с женой, сыном Евдокимом и дочерьми на даче в Судаке. Когда к власти пришли большевики, и начались аресты, генерал сказал: «Меня они не арестуют, я пожилой человек и честно служил своей родине». Он полагал, что имеет дело с людьми благородными, но его вместе с сыном и еще несколькими десятками человек расстреляли на мысе над Черным морем. Об этих событиях рассказывал Иван Сергеевич Шмелев. Они подробно описаны в книге дочери генерала «В Красном Крыму».

Дедушка о. Андрея архитектор Сергей Ивановича Квашнин-Самарин в 20-е годы прошлого века женился на Виргинии Сильвиевне - тоже дочери архитектора. Говоря об аристократической родне, отец Алексей Крылов нисколько не приукрасил. Андрей Владимирович Козлов – правнук потомка старинного итальянского рода Сильвио Амвросиевича Данини. Архитектор Царскосельского дворцового управления, а с 1911 года и Высочайшего Двора Сильвио Данини построил около 30 частных и общественных зданий, а также наблюдал за состоянием дворцов и парков.

 

– В 90-е годы наш друг искусствовед Андрей Барановский рассказал Андрею о его родственнике - последнем придворном архитекторе,  - вспоминает матушка Мария. – Работа над книгой о знаменитом предке заняла у отца Андрея около двух лет. В течение года каждый день он как на работу ходил в РГИА – российский государственный исторический архив. И если не было церковной службы, то проводил там целый рабочий день.

Данини был талантливым и очень плодотворным человеком. Андрей находил в архивах весьма любопытные подробности о нем. Например, информацию о благотворительном учреждении им. Дмитрия и Марии Дрожжиных в Царском Селе. Семья купцов Дрожжиных захотела оставить после себя такое место, где беднякам разных профессий и возрастов было бы хорошо. Предполагалось, что это будут одновременно дом матери и младенца, ремесленный приют и богадельня. Всё кончилось с началом Первой мировой войны... Бабушка Андрея Виргиния Сильвиевна сдала архивы Данини в музеи и в Академию художеств. Конечно, не так просто было вызволить оттуда для публикации его чертежи. Но, в конечном итоге разрешение дали все. И книга удалась.

В 2010 году в издательстве «Коло» вышло иллюстрированное издание «Сильвио Данини: материалы к творческой биографии». В книге систематизированы материалы творческой биографии архитектора, впервые опубликованы фото семьи Данини, репродукции из музейных собраний.

​

Спрашиваю матушку, участвовала ли она в подготовке издания.  

​

– Нет, и теперь жалею об этом, тем более что по образованию я – архитектор. Раньше в моей жизни был Андрей, дети, внуки, и всё. А теперь муж встал в ряд его родственников  - я очень интересуюсь жизнью семьи Данини. Тогда Андрей был крайний. Теперь я. Впереди много работы. Недавно, просматривая сайты, я обнаружила в Болонье улицу Джузеппе Данини. Пока не понятно, кто это. Я знаю, что брат Сильвио - литератор и переводчик Камилл (тот, что первым сделал перевод Пиноккио на русский язык) в начале 20 века дважды ездил в Италию, работал  в архивах Мантуи, но как написано у Андрея «за недостатком средств» не преуспел…

​

– Выходит, о. Андрей передал вам свое дело?

​

– Да. А поскольку у меня получается, то я вижу, что на это есть Божье благословение.

 

БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ

 

Божья воля стоит за всем: трудами и встречами, расставаниями и скорбями. С начала 2013 года мы с о. Андреем стали видеться реже. Помню, когда мы общались, он жаловался на боли в горле: «Извини, я не могу говорить много». Кашлял – да, но почему, не знал…

 

– Не знал, – соглашается матушка. - В 2001 году Андрей с 16-летним Колей и с моим братом вместе ездили на Афон. Андрей рассказывал, как они куда-то очень высоко забрались: «И вдруг с меня сошло буквально семь потов. Я отжимал всю одежду, до того был мокрый!» Думаю, что он уже был болен. Просто болезнь иногда оставляет.

В 2013 мы съездили во Францию, там было очень сыро. А вернулись, и у него пропал голос. После обследования нашли образование в легких, сделали бронхоскопию, но она ничего не показала. Прооперировали в Военно-Медицинской академии и тогда обнаружили, что опухоль злокачественная. Причем случай неоперабельный. Уже были небольшие метастазы в позвоночнике. Мы уехали в Израиль, там начали делать химию…

 

Я хорошо знаю, что в о время тяжелой болезни любое слово поддержки, расширение границ сжимающегося в точку мира - это благо. До возвращения в Санкт-Петербург нам с о. Андреем удалось обменяться несколькими письмами.

«Я лечусь в местной больнице, - писал он 13 сентября, - живу дома у друзей, в Иерусалиме. Сделал обследование и два курса химии, теперь перерыв, еще один и новое обследование. До середины октября все расписано. Вот так жизнь поворачивается. Иногда очень трудно, иногда легко. Впрочем, Иерусалим - такой город...

По утрам и вечерам, когда не жарко, гуляю по дорожке около дома. Дорожка окаймляет дома, а с другой стороны - обрыв и роскошный вид на Вифлеем и все его окрестности, вплоть до гор на другой стороне Мертвого моря. Колокола, петухи, муэдзины на минаретах, подобно бульканью из воды.

Иногда ездим и на море, и в старый город, и в гости. Интеллектуального и духовного голода нет, хотя, конечно, я сильно отупел и быстро устаю от любого напряжения. Еще проблема - нет голоса, но это потом... Помолись обо мне».

 

И еще он написал как-то: «Откуда угодно, где бы ты ни была, возвращаться в Россию легко и радостно, особенно в Петербург. И начинаешь видеть ранее незаметное».

 

* * *

 

Отец Андрей Козлов служил в Чесме почти 20 лет. Последний раз я исповедалась у него зимой 2013 года, когда он ненадолго появился в Чесменском храме. Помню, что сразу и не узнала его: без усов, бороды и почти лысый после химии, он, казалось, уменьшился вдвое. Только глаза сияли навстречу. Но говорил мало, тихо хотя, как вспоминает матушка Мария, очень радовался тому, что снова появился голос.

 

Отец Алексей Крылов: «Он приходил на службу. Не мог уже служить, но причащался. Я думаю, что он, как настоящий христианин, смерть принимал. Жизнь Господь дает; мы говорим «моя жизнь». Тебе смерть дают, и ты тоже говори «моя смерть». Дает Господь – принимай! Может, оно и лучше будет там. Здесь бегаешь все…»

 

Отец Николай Козлов: «В последние дни он как-то очень просветлел. Все житейское ушло, и остались только разговоры о возвышенном, внимание к другим. Накануне смерти он нас всех спросил: «Завтра будете»? - И за руку меня настойчиво взял. Было понятно, что он уже одной ногой не здесь. В этой комнате он мирно отошел ко Господу. Похороны прошли без давления беспросветной тоски. От его ухода осталось ощущение света. Потом он мне снился несколько раз. И все время смеялся ангельским смехом...»

 

– Нам говорили, что срочно нужно возвращаться в Израиль и продолжать химию. А он не мог,  сказал: «Я больше не могу химию переносить, я теряю рассудок». Он служил на Благовещение 2014 года, и было такое ощущение, что пошел на поправку. Опять стали расти волосы, борода... А потом он простыл, и снова стало все плохо. Андрей стал задыхаться, его отвезли в больницу на Костюшко. Там месяц продержали под капельницей и выписали. Дома он только пять дней побыл. Когда в последний день приехала скорая, врачи не смогли у него вену найти, чтоб капельницу поставить… Отец Сергий пришел, причастил перед смертью. И до последней минуты Андрей был в сознании. Но не говорил уже, а только глаза открывал, тяжело задыхался. Страха вообще никогда никакого не было.

 

Мы молчим какое-то время. Глаза матушки наполняются слезами.

 

ПОСЛЕ УХОДА

 

– Я до последней минуты не верила, что это произойдет и не поверила, когда произошло - такое вот самообольщение. И когда он умер, мне все говорили: «Смерти нет». И я повторяла в шоке: «Смерти нет, смерти нет», - этим и держалась. А потом время-то шло, а все нет его, и нет, и нет. Тогда до меня начало доходить. Очень медленно.

​

– Как пережить, перетерпеть это время?

​

- Сначала вообще ничто не может утешить. Ты понимаешь прекрасно, что человек просто переходит в другое состояние, но все равно ты оказываешься лицом к лицу с горем. Полгода я не могла спать. Потом по совету одного священника начала читать Псалтирь. Так и читаю одну «Славу» каждый день, поминаю потом новопреставленных и обязательно Андрея. И не то, чтоб прочтя, ты сразу себя по-другому чувствуешь. К умиротворенному состоянию приходишь постепенно.

​

– Но не оттого же, что потихоньку забываешь?

​

– Нет, забыть невозможно.

​

– В год смерти отца Андрея я услышала от вас: «Будем ли вместе? Сказано «один возьмется, другой останется»...

– Мы не знаем, но все же верим, что будет так, как Господь нам обещал. Поэтому мы спокойно ждем. С уходом близких отношение к смерти облегчается. Просто ты тоже становишься готов.

 

беседовала Елена Лукина

© diplodocus 2016

​

оригинал статьи на сайте газеты "Вера-Эском"